Я, оперуполномоченный - Страница 33

– Я сегодня по твоему вопросу с Ядыкиным беседовал. Он настаивает, что ты просто по молодости и глупости позволяешь себе иногда лишнего ляпнуть, а так ты парень нормальный. Утверждает, что из тебя получится классный опер… Ему виднее. Но я бы таких, как ты, идеологически нетвёрдых и фактически неблагонадёжных, гнал бы из органов поганой метлой!.. Ладно, на первый раз прощаю. Иди… Понабрали детей в милицию…

«Сволочь, – думал Виктор, выходя из здания РУВД, – настоящая сволочь. И фамилия Шкурин вполне соответствует его сущности… Он меня, видите ли, прощает. Ведёт себя так, словно он царь и Бог. Да это его, а не меня надо поганой метлой гнать… А Ядыкин-то сказал, что из меня классный опер получится. Значит, он обо мне хорошего мнения. Это приятно. – Смеляков чуть заметно улыбнулся, но тут же опять посмурнел. – Если бы услышать это при других обстоятельствах, а то этот политработник… Вот из-за таких всё рухнет, вся наша система. Сплошное лицемерие, демагогия! Ложь сверху донизу… Как же быть? Надо на что-то опираться, нельзя же совсем без ориентиров… Ложь, очковтирательство… и необходимость профессионально выполнять работу. Надо как-то спаять одно с другим, выплавить из этих взаимоисключающих составляющих нечто цельное, жизнеспособное. То есть нужно либо принять их правила игры и заниматься делом, которое мне нравится, либо система меня отторгнет, выдавит, как инородное тело… Вот что имел в виду Бондарчук, когда говорил про специфику работы „на земле“ и про то, что придётся из белой обложки сделать чёрную… Что ж, я сделал выбор, пришёл в угрозыск и уходить отсюда не собираюсь! Никто меня не выпрет отсюда, никакие бюрократы! Вам надо, чтобы я тупо отмалчивался на комсомольских посиделках? Чёрт с вами, я буду молчалив, как рыба. Но это не значит, что я согласен с вашими дурацкими решениями. Придёт и мой час. Я лишь в начале пути…»

* * *

Давид смотрел очумело на копавшихся в шкафах милиционеров.

– Чего вы ищете-то? – то и дело спрашивал он. – Вы тут всё верх дном перевернули.

Сидоров, тяжело переваливаясь, подошёл к нему.

– Дополнительный обыск проводим, более тщательный, гражданин Месхи.

– У меня больше ничего нет.

– Давид Левонович, мы же знаем, что это вы обокрали Забазновских, наверняка знаем. Поэтому вам лучше признаться самому. Мы люди туповатые: нам велено искать, вот мы и роем носом. И рыть будем до тех пор, пока не найдём дополнительных доказательств вашей причастности к краже.

– Но ведь нет же ничего! – почти закричал Месхи, истерично хохотнув. – Вы уже обыскивали!

– Как я сказал: мы люди подневольные, – развёл руками капитан. – Перед следствием поставлена задача, и мы её выполняем.

– Не найдёте же ничего! – Губы Давида скривились.

– Найдём, гражданин Месхи. Обязательно найдём, потому что тайник должен быть. У всех, подобных вам, есть тайники. – Сидоров приблизил своё лицо к Давиду и дыхнул на него густым запахом табака. – Я бы на вашем месте, молодой человек, повинился бы. Следствие примет во внимание ваше чистосердечное признание и простит вам упорство и ваши неуважительные попытки поиграть с нами в «кошки-мышки» и «холодно-горячо».

– Да не играю я ни в какие игры. И понятия не имею ни о какой краже.

– Что ж, очень жаль…

За спиной Сидорова появился сержант с небольшим круглым прибором в руке и в наушниках на голове.

– Это что у тебя, Вадим? – Капитан с любопытством склонился к прибору.

– Последнее слово техники. – Сержант важно надулся.

– Я вижу, что слово техники. Но всё-таки? Чего ты делать собрался?

– Стены прослушивать. Этот аппарат показывает полости в стенах. Если что спрятано, то он укажет. Новейшая разработка. Через бетон видит!

Краем глаза Сидоров заметил, как лицо Давида Месхи напряглось.

«Ага, чертёнок грузинский. Заиграло очко-то, – мысленно засмеялся Пётр Алексеевич. – Сейчас мы потреплем тебе нервишки. Результат-то мне заранее известен, а вот с тебя теперь не один литр пота сойдёт». Сидоров прекрасно знал, что в руках сержанта был обыкновенный осциллограф, который не мог определить ни наличие тайника, ни трещины в стене, ни чего-либо другого, связанного с делом Месхи. Но внушительный аппарат, наушники на голове и сосредоточенное лицо милиционера, когда он направлял осциллограф на стену и «вслушивался в шумы», привели Давида в смятение.

Сидоров всюду водил Месхи за собой, и наконец они добрались до ванной комнаты.

– Совмещённый санузел – это ужасно, – проговорил Пётр Алексеевич, осматривая стены с потрескавшимся кое-где жёлтым кафелем.

– Нормально, – вяло ответил Давид, – жить можно.

– Это вам, юнцам, можно, а мне трудно. Крупный я чересчур…

Сидоров постучал кулаком по кафелю в нескольких местах, заглянул под крышку сливного бачка и остановился в задумчивости.

– Так, – пробормотал он, взобрался на унитаз, тяжело пыхтя, и постучал костяшками кулака по потолку. Унитаз жалобно заскрипел под ним.

– Эх, пора уходить на пенсию, – крякнул капитан. – С моей весовой категорией особо не попрыгаешь.

Он спустился на пол и увидел оторопевшее лицо Давида. Месхи молчал, прикусив губу, на лбу выступили капли пота.

– Душно? – спросил сочувственно Пётр Алексеевич.

– Да, – кивнул Месхи.

– Ну пошли отсюда, а то мы тут не помещаемся вдвоём. Вадим, иди сюда, поработай своим последним словом техники. Где-то же должен быть этот тайник! – ворчливо сказал Сидоров и вытолкнул Давида в коридор. – Пропустите специалиста, гражданин Месхи.

Сержант деловито протиснулся между ними в ванную комнату и стал медленно водить осциллографом вдоль стен. Месхи вытаращил глаза, следя за ним. Сидоров пошарил в кармане и достал «Беломор».