Я, оперуполномоченный - Страница 3

– Да ты хоть знаешь, что это такое? Что тебя там привлекает, «на земле»-то? Не на земле работать придётся, а в грязи! Э-эх, ты понятия не имеешь, какая там мерзость… – Бондарчук презрительно скривил рот и постучал пальцами по столу. – Скажи на милость, чем тебя не устраивает работа у меня? Почему ты стремишься убежать отсюда? Зачем торопишься нырнуть в болото? Ты же ничего не знаешь о той работе. Поверь старику, я ж тебя не из упрямства удерживаю. Я прошёл весь этот путь с самых низов, пришлось глотнуть всякого, знаю, о чём говорю. – Он взял со стола телефонную книжечку с блестящей белой обложкой, очень похожую на кусок отполированного мрамора, и потыкал в неё пальцем. – Видишь белую корочку?

– Да.

– А попадёшь в уголовный розыск, тебя будут заставлять из этой белой обложки сделать чёрную. Или наоборот.

– Как это?

– А вот так. – Бондарчук горько улыбнулся. – Специфика там такая… Тебя это устраивает?

– Устраивает, – ответил Смеляков, хотя не понял, что имел в виду Бондарчук.

Степан Корнеевич поморщился:

– Начитаетесь книг, кинофильмов насмотритесь, а потом думаете, что всё в жизни так, как там показано… Нет, милый, ты ступай и подумай как следует. Не буду тебе ничего подписывать.

Виктор растерялся. Закрыв дверь кабинета начальника, он долго стоял в коридоре, затем вышел во двор и закурил.

– Ну как? – спросил кто-то из-за спины.

– Никак, – тоскливо отозвался Смеляков. В ту минуту ему казалось, что жизнь зашла в тупик.

Он долго колебался, прежде чем принял решение отправиться на Петровку в Управление кадров ГУВД города Москвы. Было не принято действовать «через голову начальства», но тянуть Виктор не желал, запущенный внутренний маховик уже раскрутился и не давал покоя.

Но минул месяц, прежде чем он, испытав муки ожидания в долгой очереди, попал на приём к начальнику Управления кадров ГУВД.

– Хотите попробовать свои силы на другом участке? – равнодушно поинтересовался суховатый мужчина, прочитав лежавший перед ним рапорт Смелякова. – Что ж, товарищ лейтенант, дерзайте. – И написал на рапорте: «Перевести».

Виктор примчался в ООДП, полный воодушевления, и сразу направился к Бондарчуку. Тот скривился, увидев визу на рапорте, и проронил, глядя куда-то в сторону, словно обращаясь вовсе не к Смелякову:

– Пожалеете вы, ребята, ох как пожалеете. Не цените вы того, что вам дано. – Затем упёрся твёрдым взглядом в Виктора: – Что ж, раз поставили такую резолюцию, раз начальник Управления кадров тебя переводит, я ничего не могу сделать. Но ты ещё не раз вспомнишь мои слова, вспомнишь, что я тебя отговаривал.

Виктор не сдержался и громко вздохнул, чувствуя необычайный прилив бодрости. Из кабинета Бондарчука он вышел быстрым шагом, с трудом сдерживая расползавшуюся во всё лицо улыбку. Радость переполняла, но в глубине души ему было немного жаль Степана Корнеевича, точило какое-то затаённое чувство вины.

– Уходишь? – спросил старшина, когда Смеляков пришёл сдавать оружие.

– Да, вот принимайте всю эту дребедень. – Виктор сиял. – Наросло всякого за пять лет.

– Уходишь? – повторил старшина и удивлённо поднял брови. – В районное отделение?

– Да, – гордо ответил Смеляков.

– Чёрт тебя понёс туда, – просто сказал «старый прохиндей», как называли старшину в отделе. – Ты бы, сынок, ко мне пришёл для начала и спросил, что это за работа такая. Я ж видел всё это, знаю…

– Да что же вы все заладили одно и то ж? – растерялся Виктор. – Ну, понятно, Корнеич не хочет отпускать. Стращает, обещает ужасы всякие на новом месте…

– Так мы же наглотались там дерьма-то, – хмыкнул старшина. – Ежели кто «на земле» поработает, так никому другому этого не пожелает, нипочём не пожелает.

– Но почему?! Толком разве нельзя объяснить?

– Толком долго будет… Но если в двух словах, то это такая работа, понимаешь, когда, например, стоит лошадь по колено в воде, а тебе нужно сделать, чтобы всё выглядело так, будто она вся утопла. Улавливаешь?

– Нет. – Виктор недоумевал. Слова старшины про лошадь были ему так же непонятны, как слова Бондарчука про белую обложку записной книжки.

«Что за ересь? – думал он. – Моду взяли страху и туману нагонять!»

* * *

Через три недели Виктор снова спустился в знакомое полуподвальное помещение отделения милиции, прошёл по длинному коридору и постучал в дверь заместителя начальника по розыску.

– Разрешите?

– А, это ты!.. – Болдырев указал на стул. – Устраи вайся. Сейчас я тут бумажонку одну докончу…

Смеляков опустился на скрипнувший стул. Из коридора доносились гулкие голоса. Пыльные настенные часы показывали почти семнадцать часов.

– Не замёрз? – спросил Болдырев, не поднимая головы. – Погода сегодня отвратная. У меня чайник поспел, можешь погреться.

– Нет, спасибо…

Из висевшего на стене радиоприёмника негромко звучал ровный голос диктора: «Чтобы жить, людям необходимо, помимо удовлетворения своих материальных потребностей, понимать смысл своего существования. Без высокой цели жизнь человеческая, которой природа отвела определённый срок, не может не казаться неполной, недостаточно одухотворённой, лишённой значения…»

Дверь распахнулась. В кабинете появился грузный мужчина, в мятом пиджаке неопределенного цвета и мятых серых брюках, из которых вываливался круглый живот. Вошедший без интереса посмотрел на Виктора и бросил какую-то бумагу на стол Болдыреву. Он двигался тяжело, вперевалку, страдая при каждом шаге, громко и тяжело дышал, но при этом держал во рту дымившуюся папиросу.