«Чтобы держать в узде душу, сперва останови бег тела…»
Смеляков сидел на кровати, подставив раскрытую книгу под свет настольной лампы. С того момента как он принялся за «Нравственные письма» Сенеки, им овладело незнакомое ему чувство нетерпения. Каждая страница оглушала его. То и дело он заглядывал вперёд и видел там ту же бездну мудрости. Он жадно листал дальше, цеплял глазами наугад какие-то абзацы и в панике возвращался туда, где читал раньше. Книга была до краёв полна великолепием мыслей, каждая страница звенела точностью формулировок и изяществом слога. Желание охватить одним разом всё, что великий философ писал в течение многих лет, было так огромно, что Виктор время от времени прекращал чтение, закрывал глаза и сидел так, стараясь успокоить охватывавшее его волнение. Всё в сочинении Сенеки было предельно понятно, казалось даже, что он не открывал ничего нового, однако Смеляков чувствовал, что эта ясность возникала не из-за того, что он сам думал так же, а по той причине, что сказанное в письмах было настолько точным, что создавало ощущение мгновенной узнаваемости. «Ну конечно же, я тоже так думал, именно так. Да возможно ли думать как-то иначе?» Однако едва он пытался продолжить предложенную Сенекой тему самостоятельно, движение мыслей прекращалось.
«Нет зла без задатка: жадность сулит деньги, похотливость – множество разных наслаждений, честолюбие – рукоплескания и полученное через них могущество, и всё, что это могущество может. Пороки соблазняют тебя наградой…»
– Может, я просто чего-то не понимаю? – прошептал в растерянности Виктор. – Может, на других «Письма» не производят такого впечатления? «Пороки соблазняют тебя наградой!..» Какая мощь, глубина… Нет, никто из моих знакомых не умеет так сказать. Неужели мы все серые и неинтересные? В милиции, конечно, нет места философам, тут работают люди конкретные. Но разве это обязывает нас думать только о службе? Почему мы сами ограничиваем себя, почему собственными руками закрываем от себя горизонты?..
Он снова перевернул несколько страниц и прочитал шёпотом, с наслаждением проговаривая каждое слово:
– «Никто не становится превосходным мужем случайно: добродетели нужно учиться. Наслажденье – вещь и низменная, и ничтожная, не имеющая никакой цены, ибо на неё слетаются даже самые малые и презренные твари. Слава и пуста, и непостоянна, она подвижнее ветра. Бедность – зло только для того, кто её не приемлет. Смерть не есть зло. Ты спросишь, что она такое? Отвечу: смерть – единственное, в чём весь род людской равноправен…»
Виктор задумался: «Не хочется соглашаться с тем, что смерть – единственное, в чём все люди равны, но ведь нет аргументов против этого. А если так, то получается, что в жизни-то нет равноправия. Только смерть уравнивает… Но тогда зачем нужна жизнь? Лишь для того, чтобы ежечасно доказывать повсеместное неравноправие?.. Взять хотя бы Месхи или любого другого вора. Ему нужны только деньги, нужны для удовольствия. И удовольствия у него – выпивка и курево. Ни книг, ни изящной музыки, ни картинных галерей ему не надо… Но к чему это я?.. Вот пытаюсь рассуждать, а мысли идут своим ходом, перескакивают с кочки на кочку. Видно, это из-за того, что передо мной сейчас не стоит никакого вопроса. Невозможно же искать ответ на вопрос, которого нет. Пожалуй, именно так. У меня не получается рассуждать, потому что я пытаюсь рассуждать ради рассуждений… Вот Борис Жуков на любую тему умеет говорить, жилка в нём есть такая… Чёрт, какая такая жилка? Если она есть, то как её определить? Ведь я тоже думаю! Да, я думаю, но у меня всё не так получается, как у Жукова. Почему? Чего же во мне нет?»
Он нахмурился и продолжил чтение. С начала проживания в квартире Дениса Найдёнова он «проглотил» уже немало книг. Леонид Андреев окатил его своей пугающей магической живописностью: «Иуда Искариот» и «Красный смех» сразили Виктора наповал, распахнули врата в мир сочных литературных красок, заставили задуматься над тем, что в привычной жизни отсутствовало. Смеляков открыл для себя нежную Франсуазу Саган, сладко отдавшись её вкрадчивой грусти. Обнаружил он и фантастику Станислава Лема – «Возвращение со звёзд» на несколько дней просто вышибло Виктора из привычной жизненной колеи. «Этого не может быть! – то и дело возвращался он к книге, не в силах охватить разумом прочитанное. – Если такую историю способен придумать человек, то на какие же чудеса способна сама Природа!.. Я всё тыркаюсь носом в юридические вопросы, вот столкнулся с подлинным лицом уголовного розыска, а ведь как это мало в сравнении с тем, что написано у Лема, по сравнению с космическими просторами, по сравнению с движением времени! И ведь наверняка в мире есть ещё тысячи книг, прошедших мимо меня, которые подносят читателю обыденную нашу жизнь в ракурсах величественных и почти неподвластных разуму…»
С Денисом он почти не общался. Юноша был нелюдим, хмур. Лишь однажды они разговорились, поздно вечером усевшись за кухонным столом. Виктор посоветовал ему:
– Ты, Денис, всё-таки возьми себя в руки. Ты же мужчина.
– И что?
– Защитник Родины.
– Да ну её! Не стану я никого защищать. – Он как-то не по-детски посмотрел в глаза Смелякову. – Дела мне нет ни до кого. Ничего не хочу.
– Ну в армию-то придётся пойти. Ты парень крепкий.
– Отец тоже был крепкий, а вот взял и умер, – с внезапной злобой проговорил Денис. – И никто не смог ничего сделать.
Смеляков понимающе кивнул:
– Всякое случается.
– Да уж, случается. Когда у отца прихватило сердце, «скорая» больше часа к нам ехала. А ведь тут рукой подать… В больницу уже мёртвого привезли. И это медицина? Бабушка рассказывала, что на фронте, бывало, самых безнадёжных с того света вытаскивали. А сейчас ведь не война, все условия для нормальной работы. И вот не спасли, опоздали… Со мной тоже что-нибудь случится.