Я, оперуполномоченный - Страница 115

115

– Пока я никаких начинаний не вижу, – ответил Николай Константинович. – И дай-то бог, чтобы никаких радикальных перемен подольше не было. Пусть всё происходит постепенно. Только постепенно! Никаких внезапных поворотов! Иначе мы на долгие годы провалимся в средневековую разнузданность…

– Средневековая разнузданность? – Борис растерянно обвёл всех взглядом. – Вы слышали? Папа, да ты посмотри на этот стол!

На столе стояли в основном заграничные продукты, которыми родители Лены регулярно снабжали молодую семью. Обычно они присылали сладости, гранулированный кофе, ликёры и сигареты, но время от времени из Парижа приходили «сувениры» с дорогим сыром, бужениной, ветчиной. Борис любил похвастать перед гостями этими продуктами, непременно выносил их сначала в упаковке – красивой, яркой, аккуратной. «Это вам не кусок негнущейся бумажищи, в которую у нас и колбасу заворачивают, и бельё в прачечной упаковывают. Это вам не первобытная серость», – приговаривал он.

– Вижу я твой стол, – спокойно ответил Николай Константинович.

– Если это – плоды средневековой разнузданности, то что ты скажешь о наших магазинах?! – возмущённо воскликнул Борис. – Чтобы купить вонючую колбасу или сосиски в обыкновенном универсаме, тебе надо прилавок с боем брать. Раздавить могут, затоптать! Вот уж где средневековье! Тухлая картошка, консервы с морской капустой и пакетики с творогом, похожим на понос… Нет уж, я выбираю плоды, как ты выразился, средневековой разнузданности. Мне они больше нравятся. И уж если придётся мне вдруг жить при диких законах джунглей, то я сумею выжить и победить…

Этот вечер оставил в душе Смелякова тяжёлый осадок. Ему не понравилось то, что говорил Борис, и не вдохновило сказанное Жуковым-старшим.

«При чём тут капитализм? Зачем говорить о том, чего у нас нет и быть не может? Какой-то маразматический спор. Бессмысленный, бесполезный, угнетающий… Да, у нас надо многое изменить. Только не Борису же принимать решения! Такому, как он, только дай шашку в руки… Не понимаю, почему он живёт в СССР, если его настолько всё не устраивает. Ведь эмигрируют же люди на Запад. Стало быть, ему тут удобнее. Ещё бы! Папа – чекист, тесть – дипломат, они всегда поддержат, прикроют, отведут беду в случае чего… Нет, Боря не революционер, но если бы что-то началось, то он бы в стороне не остался. И боюсь, что друзей своих он бы легко оттолкнул. А то и по трупам их прошёл бы… Чёрт возьми, что у меня за мысли? Всё ведь в общем-то нормально, спокойно, войны нет, пули не свистят. Почему людям всегда чего-то не хватает?..»

Виктор чувствовал себя подавленным. Вера молча посматривала на него, но вопросов не задавала.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ. АПРЕЛЬ 1984

В колонию, где отбывала наказание Наталья Кутузова, Смеляков приехал ближе к вечеру. Погода стояла мягкая, ярко-красный солнечный диск опускался к горизонту, и колючая проволока над высоким забором выглядела в сочных розовых красках заката почти как ажурная вязь узора. Стоя у окна отведённого ему кабинета, Виктор задумчиво смотрел на прогуливавшихся во дворе женщин.

«Каждая из них могла быть счастливой. Каждая могла любить и быть любимой. Но они выбрали иной путь. И этот путь привёл их сюда, на зону. И никакой благостный пейзаж заката не превратит проволоку с мощными металлическими шипами в украшение. Никакое солнце, несмотря на свою неподражаемую красоту, не превратит зону в курорт, потому что здесь – ад, хотя и здесь (в окружении бессмысленной жестокости и насилия) живут и улыбаются люди. Впрочем, не уверен, что их можно назвать людьми. Зона низводит подавляющее большинство людей до животного состояния…»

Дверь за его спиной отворилась.

– Осу́жденная Кутузова прибыла по вашему приказанию, – проговорил певучий девичий голос, делая стандартное для мест заключения ударение на букву «у» в слове «осуждённая».

«Почему они все говорят так? И ведь не только осуждённые. Весь здешний персонал от нижних чинов до высших. Своего рода шик – шик уголовников, шик трагической неграмотности, шик переставленных местами ценностей, шик скотской клановости…»

Смеляков повернулся к вошедшей. Перед ним стояла девушка среднего роста, весьма миловидная, несмотря на всю неухоженность и усталость, характерную для всех женщин колонии. Её затравленные глаза лежали в глубоких тёмных кругах – несмываемой печати утомлённости.

– Здравствуйте, Наталья Сергеевна, присаживайтесь, – сказал Виктор доброжелательно.

– Спасибо, гражданин начальник. – Девушка послушно опустилась на стул и уставилась в дощатый пол.

– Курить хотите? – Смеляков подвинул к ней пачку «Столичных».

Она коротко взглянула на него и кивнула.

– Спасибо.

– Небось только «Беломор» тут садите?

– Это в лучшем случае…

– Устали здесь?

Она молча пожала плечами.

«А ведь и впрямь хороша. Могла бы настоящее счастье какому-нибудь мужику составить. Нет же, парится на зоне. И всё из-за чего? Красивой жизни захотелось? Лёгких денег? Так ведь не было у неё красивой жизни-то. Выпивка была дармовая и нескончаемая, пацаны всякие. Только это всё – дешёвка. Ничего хорошего и по-настоящему красивого она так и не получила, связавшись с ворами. Приучили её к анаше, привыкла она под кайфом ходить – вот и всё, чего добилась. А ведь мечтала актрисой стать, театр любила, по-своему, но всё-таки любила. Но оступилась, а сил подняться не хватило. Так и покатила вниз. Вряд ли теперь ей удастся вернуться к своей прежней мечте. Слабые люди не поднимаются…»

– Наталья Сергеевна, я к вам по делу, – сказал Смеляков.

115